80-летний ведущий программы «Мой серебряный шар» Виталий Яковлевич Вульф был доставлен в Боткинскую больницу еще 15 февраля. В связи с резким ухудшением состояния его перевели в экстренном порядке в реанимационное отделение. Телеведущий боролся с коварным недугом как мог, да и врачи не раз спасали его, но болезнь безжалостно прогрессировала. Доктора делали все зависящее от них, но не давали никаких прогнозов, понимая, что счет пошел на дни, а то и часы.
- Виталий Яковлевич до последнего находился в сознании, затем его пришлось подключить к аппаратам жизнеобеспечения, - говорят медики. Увы, чуда не произошло, и в десятом часу вечера 13 марта 2011 г. Виталия Вульфа с нами не стало.
Накануне своего 80-летия он рассказал о себе на телеканале "Культура", куда был назначен 20 января 2010 г. первым заместителем главного редактора Сергея Шумакова:
«- Виталий Яковлевич, если бы героем программы «Серебряный шар» был Виталий Вульф, что Вы главное о нем бы сказали?
- Я бы ничего не сказал о нем. Я бы промолчал. Но если бы уж меня взяли за глотку, я бы сказал, что все-таки главное - это была природная страсть к театру, которая, в сущности, и определила все то, что я сделал в жизни. Мне было 8 лет, когда отец привел меня в театр. Я увидел спектакль и заболел, я бегал в Русский театр драмы три раза в неделю и ходил в Бакинскую оперу. Шла война, наша квартира была переполнена москвичами, которые выехали 16 октября 1941 года из Москвы. Среди наших гостей был когда-то очень знаменитый чтец Антон Шварц с женой, который подарил мне толстый том Пушкина, на котором было написано: «Моему дорогому Виталию для обогащения памяти вообще и обо мне в частности. Антон Шварц». В филармонии во время затемнения я увидел концерт артистов МХАТа, которые приехали из Тбилиси в Баку. Я никогда не забуду волнения, которое испытал, когда было объявлено, что сцену из спектакля «Дядюшкин сон» сыграет Юрий Недзвецкий и народная артистка Советского Союза Ольга Леонардовна Книппер-Чехова.
Когда я жил в Москве, когда приехал поступать на первый курс в Московский университет, я не хотел поступать. У отца были какие-то странные представления, он считал, что надо получать образование. Сегодня это кажется анахронизмом. Почему? Образование, он считал, может дать только юридический факультет. У меня была медаль, меня приняли на юрфак. На юрфаке были в основном люди, прошедшие войну. Такие здоровые ребята, которые делали карьеру. Все были члены партии, среди них я болтался как какая-то такая странная пустышка, которая думает только о том, как бы сбежать и попасть во МХАТ вечером, потому что во МХАТ я ходил почти ежедневно. Никогда не забуду, как мне повезло, что помимо стипендии мне тетя присылала деньги на театр, чтобы родители не знали. Мне было 17 лет. Я помню день, когда мне удалось достать билет на «Анну Каренину», - 7 декабря 1948 года, когда я, наконец, не наверху сидел, а в кресле 12-го ряда. Играла Тарасова. Сегодня принято Тарасову ругать, критиковать. Когда один знаменитый критик из нынешних, молодой, не буду называть фамилий, писал бог знает что о Тарасовой, я вспоминал зрительный зал 1948 года, который кричал: «Да здравствует Сталин! Да здравствует Тарасова!».
Это была первая актриса страны. Зал гремел. Женщина сказочного темперамента и сказочной красоты. Когда сегодня мне говорят актрисы, которым до Тарасовой так же далеко, как нам до Владивостока, я им всегда отвечаю: «Вы пойдите в кино, посмотрите фильм «Петр Первый», старый фильм, где она играет Екатерину» (http://video.raid.ru/pages/video/73543/). За одну сцену со свечой, когда она выходит из комнаты Петра… Так эту сцену сыграть!
- Виталий Яковлевич, мне кажется, что Вы очень добрый человек и обладаете удивительным даром восхищаться чужими талантами. Но все-таки, как Вы, юрист по образованию, стали своим человеком в театре?
- Вы знаете, это было очень нелегко на самом деле. Потому что юриспруденцией я занимался… Сколько лет прошло? 50 лет тому назад. Это было очень давно, в другом веке просто. Я защитил кандидатскую диссертацию, приехал в Баку, забрал свои вещи и снова уехал в Москву. Больше уже в Баку никогда не возвращался, и снова безработица, и снова попытки где-то пристроить статью. Интересовал меня только театр. Я видел все, что можно было увидеть в те годы. Помню, как Олег Ефремов мне сказал, а мы подружились во время гастролей «Современника» в Баку, в 1962 году: «Слушай, ты знаешь английский язык, переводи пьесы. Может быть, кто-нибудь и возьмет». Я начал переводить.
Когда я начал переводить, то говорили: «Что Вы, это дилетантизм, Вы же не переводчик. Что за глупости? Что он там пишет? Он же не театровед, он не кончал театроведческий ГИТИСа». Я проходил через очень большие тернии. По глупости своей, она тоже существует, я очень переживал. Я, правда, никогда не давал понять, что я переживаю, никогда об этом не говорил. Делал вид, что все замечательно. А потом наступил какой-то момент, когда ты отбрасываешь все совсем и чувствуешь в себе силу. Я, к сожалению, это ощутил, когда мне было 60 лет. Мне 80. Я не скрываю это и спокойно могу сказать, потому что я знаю, что возраст никогда не определяется по паспорту. Ты должен держать себя в форме, ты должен всегда быть хорошо одетым. Ты должен держать спину, должен свою внутреннюю жизнь так определить, чтобы ты был хозяином своей судьбы. Сегодня уже никому не интересно, что я был когда-то юристом. Никому. А то, что я занимаюсь театром, знает вся страна, потому что мне повезло: я на телевидении, я сделал 240 программ телевизионных за это время.
- Виталий Яковлевич, как Вы поняли, что нужно телезрителю, когда начинали «Серебряный шар»?
- У меня был сложный путь именно потому, что я пошел не тогда, когда нужно, туда, куда я хотел. Но сейчас я понимаю, что это, наверно, предопределено было. Потому что нельзя менять линию жизни, она такая, как она сложилась. Институт, куда я поступил на работу младшим научным сотрудником, я уже был кандидат... Пришел в юридический отдел, через месяц мне заведующая отделом сказала: «Вы же ничего не понимаете. Вы вообще ничего не знаете, я вижу. Вам придется от меня уйти». Я говорю: «У меня к Вам просьба: Вы меня оставьте хотя бы на один месяц еще, чтобы я зарплату получил». На один месяц, пожалуйста. Я печально стоял в коридоре, когда Мераб Мамардашвили, знаменитый сегодня философ, человек огромного таланта, а мы с ним дружили, мне сказал: «Чего ты стоишь такой грустный?». – «Меня выгоняют». Не помню даже фамилию этой завотделом. Я вообще никогда не помню, кто мне делал неприятное, я эти фамилии вычеркиваю из внутреннего списка. Он говорит: «Так переходи к нам в отдел. Отдел по изучению общественного сознания». Я говорю: «А что я там буду делать? Там философы, социологи, историки, гиганты. Я кроме театра ничего не знаю». Он говорит: «Знаешь что, занимайся американским театром». Я говорю: «Но это же не впишется никак в план». Он говорит: «Слушай, напиши так: "Американский театр 70-х годов и общественно-политическая реальность". И занимайся». Сейчас никто не знает, что такое хиппи. Занимайся хиппи. И я с удовольствием стал заниматься хиппи. Первая моя статья вышла в 1967 году в журнале «Театр» - «Вокруг Вудстокского фестиваля». И начался еще один этап жизни. Я потом защитил докторскую диссертацию, стал доктором исторических наук, уехал в Америку. Два года работал профессором Нью-йоркского университета в театральной школе. Встал вопрос: оставаться там или ехать назад? Я получал большую зарплату, мне так казалось, во всяком случае. Я получал 15 тысяч долларов тогда. Это была большая зарплат за 3 месяца - 5 тысяч долларов в месяц. По американским меркам оказалось, что это ноль. Если ты пойдешь вечером, купишь молоко, сыр, творог, и 30 долларов улетело. Я проработал 2 года, много видел, со многими встречался, подружился с очень многими людьми. И вдруг я почувствовал, что я не могу без России: мне нужна моя квартира, мои друзья, мои книги, Москва. Я прилетел под новый 1994 год, прилетел в Москву. Вскоре познакомился с Владом Листьевым, подружился с ним. Он меня взял к себе в компанию «ВИД». У него была небольшая комната, тут же сидела одна секретарша, вторая, все время он разговаривал по телефону. И он мне говорит: «Скажите название, нужно название этой передачи. У меня нет в голове названия». Я схватил шарик маленький, в который втыкается ручка и говорю: «Влад, был когда-то Серебряный век. Чем мы хуже? А мы сделаем "Серебряный шар"». Он говорит: «А что это означает?». Я говорю: «Ничего». Он сказал: «Гениально!». Так возник «Серебряный шар».
- Ваши программы - это настоящее интеллектуальное лакомство. Но откройте один секрет: где Вы черпаете вот эти поистине энциклопедические знания?
- Это очень легкий вопрос. В одном случае я много читаю дневников, писем, езжу в музеи, смотрю архивы. У меня много программ, которые основаны на моем личном общении, что тоже очень помогает. Когда я делал передачу, скажем, об Ангелине Иосифовне Степановой, мне было очень легко, потому что я был первый человек, кому она дала читать письма Эрдмана к себе и свои письма к Эрдману, но никогда не давала читать письма Фадеева к себе. Рассказывала мне очень много. Потом у нас была концертная поездка, где покойный Игорь Васильев, я и она. Я придумал такую программу: в первом отделении я рассказываю о Теннесси Уильямсе, они играют первый акт, а во втором отделении я рассказываю о ней, они играют последний акт. Мы объездили много городов. Были в Киеве, в главном зале, где был такой успех колоссальный. Она мне шепнула: «Нельзя же снова играть акт». Я говорю: «Прочтите что-нибудь». И она, не называя автора, прочла ахматовские стихи:
Я пью за разоренный дом,
За злую жизнь мою.
За одиночество вдвоем
И за тебя я пью.
За ложь меня предавших губ,
За мертвый холод глаз,
За то, что мир жесток и груб,
За то, что Бог не спас.
- Уважаемый Виталий Яковлевич, какого Вы вероисповедания и как Вы относитесь к религии?
- Я атеист.
- Поскольку Вам задали вопрос о личной жизни, скажите, что Вы себе позволяете и что никогда не позволите в рассказе о другом человеке?
- Знаете, я позволяю себе очень многое. Надо прямо сказать, я всегда позволял себе очень многое. В разное время разное позволял. Я никого не боюсь, могу все сказать, что, может быть, и не надо говорить в данный момент. И, как все люди, делаю ошибки. Когда-то замечательный американец, драматург Эдвард Олби сказал, что в жизни человека есть две самые важные вещи - любовь и ошибки. Ошибок я сделал много. Что для меня абсолютно исключено и что я не переношу в другом человеке, я не переношу предательства, человеческого предательства. Это переносить нельзя. Человек вычеркивается из твоей жизни, я с ним стараюсь не общаться. Меня много предавали. Много. Я иногда оглядываюсь назад и думаю: «Господи, сколько было людей, с которыми я был очень дружен и близок, как много их ушло». И я ищу в себе, прежде всего, свои собственные ошибки по этому поводу. Наверно, и я был не безгрешен, но я людей не предавал никогда. Предавать нельзя. Вторая ценность, которая для меня крайне существенна, когда я общаюсь с человеком: я очень люблю талантливых людей. Потому что в жизни не ум важен, а важен талант, обаяние, харизма».